Детство в батраках

Воспоминания Антонины Михайловны Антоновой

 Я родилась 4 февраля 1939 года в деревне Лампово Гатчинского района. До войны отец, Филиппов Михаил Петрович, работал извозчиком в Питере. Мать, Филиппова Александра Павловна занималась воспитанием детей, нас тогда было пятеро. Я была самой младшей.

Родители были гостеприимными людьми. В религиозные праздники, а иногда и по выходным, принимали гостей у себя. Сами тоже любили ходить в гости. Мать воспитывала детей по божьим заповедям, а отец обеспечивал семью, в воспитание детей вмешивался редко. Когда коллективизация достигла нашей деревни, отец не захотел участвовать в этом процессе и в 1940 году купил дом в пос. Карташевская. Семья переехала на новое место жительства. Здесь и встретила начало войны. Особого засилья немцев в посёлке не было, но староста был избран. Иногда появлялись небольшие отряды немцев (наверное, каратели). Отец всё время находился с семьёй. Видел он только одним глазом, на фронт его не взяли.

До эвакуации отец с моим братом Фёдором (1929 г.р.) ездили в Латвию менять какие-то пожитки на продукты. Из одной такой поездки брат не вернулся — остался жить в Латвии, там было легче найти работу и прокормиться.

Население пос. Карташевкая было подвергнуто эвакуации — и не одной. Осенью 1943 года эвакуация добралась и до нашей семьи. Старшая сестра Анна (1925 г.р.) до этого была угнана в Германию со всей молодёжью. Я помню, когда её на телеге увозили на сборный пункт, который находился в пос. Сиверский.

Подошла очередь второй сестре Клавдии (1927 года рождения), она была маленькая ростом, худенькая. На сборном пункте немцы её забраковали и отправили домой. Возвращалась она из пос. Сиверский в Карташевскую ночью, в сплошной темноте, было очень страшно.

Наконец, дошла очередь до остальных членов семьи. Однажды днём приходит староста с немцем и приказывает готовиться к эвакуации. Отец попытался спорить, отказываться, но результат был нулевой. Прозвучала фраза: «Если не соберётесь, поедете в том, в чём стоите». Делать нечего. В хозяйстве имелись лошадь и корова, их тоже пришлось брать с собой. Погрузили пожитки на телегу, что успели спрятать — спрятали, корова шла за нами на привязи. В темноте за нами ехал немецкий автомобиль. Меня посадили на телегу с пожитками и повезли на сборный пункт в Сиверский.

У отца появилась мысль свернуть с дороги в лес и тем самым избежать эвакуации, но следовавший за нами автомобиль не позволял это исполнить. До сих пор, как сейчас вижу, огромные фары следовавшего за нами автомобиля в сплошной темноте. Нас сопроводили в деревню Кобрино, там мы и заночевали, а утром снова двинулись в путь. В доме, где мы ночевали, помню большую комнату и высокие потолки. После нашего отъезда начался обстрел, и в дом попала бомба.

Сформированный эшелон направили в Литву. Корова была с нами, а лошадь отец или оставил, или продал на станции. В Литве (название станции не помню) эшелон расформировали, часть людей высадили в Литве, часть отправили в Германию. Людей разбирали литовцы, как рабочую силу. Всех разобрали, остались мои родители с тремя ребятишками. Сжалился один хуторянин-холостяк по имени Юстя, нас всех пятерых взял к себе на хутор.

Жил он с матерью-старушкой, и мне, маленькой, казалось, что это была Баба Яга. На хуторе в доме нам выделили комнату 14 кв.м. Среднюю сестру Клавдию отправили в деревню Сяды домработницей. Хозяева, у которых мы проживали, имели приличное хозяйство: скотина, птица. Каждому были распределены свои обязанности.

Кроме нас, были и ещё работники. Все обедали за одним длинным столом без скатерти. На обед подавалась баланда — «молочный суп». Эта была синеватая молочная жидкость с перловой крупой. После такого обеда наша семья уходила в свою комнату, и мама готовила что-нибудь для нас (пока корова была с нами). Потом хозяин корову отобрал, настала голодная пора.

Мама рассказывала, что однажды, когда мы вернулись с пустого обеда, я плакала от голода и просила есть. Мама не выдержала и пошла искать хозяина. Нашла его в подвале, где хранились продукты. Он сидел у горшка со сметаной и «наяривал» её ложкой. Разразился скандал. После этого случая он вернул нам корову.

В нашу комнату вход был отдельный. Отец выходил на территорию хозяйственных построек. Посередине пруд, где плавали утки, вокруг пруда — деревья. За прудом справа — скотный двор, слева — дорожка к туалету, где стоял индюк со своими «соплями» (его я очень боялась). У хозяина мы прожили около 5-6 месяцев.

Потом Красная армия стала освобождать территорию Литвы, мы смогли уехать в русскую деревню, и семья поселилась в доме у русской женщины. Новой хозяйкой была выделена комната с отдельным входом. Каждый член семьи занимался своим делом. Сестра Мария 1931 года рождения пасла коров. А я подружилась с местными девочками. В деревне была церковь, куда меня мама водила каждое воскресенье. Там мы прожили до января 1945 года, а потом вернулись на родину.

Дом наш сохранился, но было всё разграблено. Корова тоже вернулась в свой любимый хлев. Началась послевоенная жизнь. До Победы оставалось несколько месяцев. Семья у нас была дружная, мы часто собирались за праздничным столом, но никогда не заводили разговор о войне. Только однажды старшая сестра Анна обмолвилась: «Сколько же я утопила велосипедов в пруду, помогая нашим пленным солдатам!» Она у нас была боевая девушка.

Война закончилась. Пришла Победа! Семья сохранилась в полном составе. Надо было жить и восстанавливать разрушенное хозяйство. Отец устроился в лесничество лесником. Летом работал на сенокосе в совхозе, заготавливал сено — и совхозу, и для своей коровы. Мать так и осталась домохозяйкой, но вскоре у неё заболела нога. Многие домашние дела легли на мои плечи. Старшие сёстры устроились на работу. В 1947 году я пошла в школу, закончила семилетку в 1954 году и поступила в техникум лёгкой промышленности. Закончив его, получила профессию техника-технолога по пошиву верхней женской одежды.

Фотография из открытых источников